Неоспоримая - Елена Тодорова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
С госпитализацией бабы Шуры пусто и тихо стало в их доме. Не было слышно родного грубоватого голоса, который доносился в каждый уголок большого особняка. Не было ворчаний, что легко оделась. Не было возмущений, что мало поела. Не было нареканий по поводу учебы…
Отчетливо только сейчас поняла, насколько ей нужна подобная забота. Раньше она много времени проводила на кухне. Но без бабы Шуры это место потеряло свой уют и тепло. Теперь отсиживалась либо в гостиной перед телевизором, либо у себя в комнате.
На кухне гремела кастрюлями служанка Ольга, и сердце Стаси каждый раз замирало, отзываясь на эти звуки. На доли секунды спрессованный мозг думал, что это баба Шура привычно шумит в своем царстве. Очень грустно было возвращаться в действительность и снова внутренне сжиматься от беспокойства.
– Боже… Боже, храни ее…
Врачи уверили, что повода для беспокойства нет. Госпитализацию провели вовремя, и в первый же день прописанного медикаментозного режима баба Шура почувствовала себя значительно лучше.
На улице вечерело и, невзирая на отдернутые портьеры, в гостиной становилось темно. Но Стася не спешила включать стоящий на расстоянии вытянутой руки от нее напольный торшер. Сидела на оливковом пушистом ковре с распахнутой картонной коробкой и тоскливо перебирала старые фотографии.
Напрягая зрение, рассматривала давний снимок – Егор, Алиса, Гриша и коренастый палевый пес с длинными ушами. Больше всех уделила внимание Егору.
Долго его разглядывала. Высокий, худощавый и хмурый. Волосы такие же темные, как и сейчас. Только намного длиннее острижены, своеобразно взлохмачены и торчат в области висков.
На этой фотографии, кажется, даже собака улыбалась, только не Егор. Как всегда, взгляд исподлобья, а губы плотно сжаты. В разрез ему хохотали Гришка и Алиса.
– Почему ты сидишь в темноте?
Резко обернулась на окликнувший ее голос. Хотя ей не нужно было видеть воочию его обладателя. Она и так знала, что это Аравин.
Не ждала, что он сегодня придет. И все же рада его видеть. Сердце в груди безотчетно затрепыхалось, нагоняя артериальное давление до допустимого максимума.
Невзирая на внутренний трепет, рассматривала Егора внимательным взглядом. Пыталась определить, в каком он расположении духа. Хотя вариантов у Аравина не так уж и много: нейтрален, скучающе безразличен и зловеще раздражен.
Сегодня он выглядел усталым.
– Что случилось? – спросил Егор, опускаясь на корточки рядом с ней.
Пьянящий терпкий аромат его парфюма ударил ей в ноздри. Едва удержалась от мимолетного желания податься вперед и, прикрывая веки, вздохнуть глубже.
– Мне грустно, – откровенно сказала Стася.
– Посмотри что-нибудь веселое.
– Сахаром соль не перебьешь, – ответила со вздохом.
Настойчивый взгляд из-под припухших от недосыпания век Аравина прицельно устремился прямо в Стаськины широко распахнутые глаза. А она невольно кайфовала от его близости и внимания. Беспечно хотелось удерживать его подольше, несмотря на сбивавшиеся дыхание и дрожание рук.
– Из-за чего грустишь? – наконец поинтересовался он.
– Не знаю. Накатило, и все, – ее голос звучал сдавлено, как ни старалась говорить спокойно.
– Ну, с чем-то же это связано?
– Баба Шура болеет. Артем уезжает. На столе непрочитанный томик Лермонтова. В секции я самая слабая. Продолжать?
Все-таки его манера разговаривать, глядя собеседнику неотрывно в глаза, сильно смущала. Но Стася стойко держалась, позволяя себе лишь на мгновение отвести взгляд в сторону.
– Только если тебе становится легче после озвучивания этой ерунды, – прямо сказал Егор. – Правда. Вся эта ерунда не стоит того, чтобы грустить. Баба Шура не умирает. Она проходит курс лечения, который поможет ей нормально себя чувствовать в дальнейшем. Ты же видела, она, как в санатории там.
Впервые Стася услышала в его низком голосе подбадривающие нотки и, не сдерживаясь, благодарно улыбнулась.
– Немного успокоилась, моя сладкая заноза? – в ответ на ее улыбку уголки губ Аравина тоже дрогнули.
– Немного, – смущенно ответила она.
Протянув руку, мужчина легко коснулся основания торшера, и мягкий свет большим кругом осветил комнату. Затем он сел на край ковра боком к Стасе и осторожно взял из ее рук фотографию. Едва взглянув, весь переменился. Будто тень легла на лицо, и взгляд потускнел.
– Чья это собака? – попыталась отвлечь его.
– Это был Алисин пес. Клим, – голос сухой и холодный.
– Расскажешь мне о нем?
Егор поднял на нее рассеянный взгляд. Помолчал, размышляя. Она уже привыкла к подобным паузам. Поэтому терпеливо ждала. Знала, что сам заговорит, когда будет готов.
– Да нечего рассказывать, – голос практический ровный, без эмоций. – Алиса подобрала щенка с поломанной лапой где-то в переходах. Принесла домой. Выходила. Он стал жить с нами, – фразы рубленые, короткие, нарочно небрежным тоном, но непроницаемый стеклянный блеск глаз давал Стасе понять, насколько эти воспоминания для него болезненные. – Клим носился за нами по всей округе… У него была дурацкая привычка лаять по ночам, если мы забывали оставить свет в комнате. Но было… весело. Алиса очень его любила. Мы все любили.
